www.openspace.ru/literature/events/details/32441/

Автор развинтил на шестеренки им же изобретенный жанр, и обратно его уже не собрать, – полагает ВАРВАРА БАБИЦКАЯ

Во первых строках хочу сообщить: «Пражское кладбище» — не роман про антисемитизм. Хотя книга во многом обязана оглушительным мировым успехом этому распространившемуся заблуждению; критики под лупой изучают текст, обсуждая: не слишком ли легкомысленно Умберто Эко трактовал столь серьезный предмет? Достаточно ли решительно заклеймил зло и в полной ли мере восстановил справедливость? Неизменная его переводчица Елена Костюкович в предисловии к русскому изданию даже оправдывается за Эко: не надо думать, что автор относится к антисемитизму как к курьезу! Ну и что, что в романе нет надрыва, — он художественными средствами, «высмеивая, реконструируя, развлекая», тем вернее преподносит нам моральный урок.

Не могу спорить — просто обсуждать это скучно. Автором «Пражского кладбища» движет, конечно, гуманистический пафос — так же как и любым его читателем. Как говорит один из его персонажей, «очернительская книжонка должна читаться за полчаса...». Что уж говорить об оправдательной и развенчивающей подлог: не в природе человеческой продираться через пятьсот страниц, чтобы убедиться в своем заблуждении.

Героя романа — фальсификатора, филера и слугу всех господ по имени капитан Симонини — в юности высмеяла и отвергла девушка из туринского гетто. Эта травма оказала на него такое действие, что Симонини навсегда возненавидел женщин (место секса в его жизни заняла гастрономия) и евреев. И он жестоко отомстил — создал «Протоколы сионских мудрецов».

Это, вообще-то, смешная книжка. И шутки в ней вложены, о ужас, в уста антисемитов — вот, например, проходной персонаж доказывает преступность евреев статистически: «И на Голгофе у них набралось два вора на одного честного человека!»

Умберто Эко. Пражское кладбище
«Между своими» нет запретных тем для литературных каламбуров — а Умберто Эко пишет для своих. В этом его ноу-хау, определившее ему особенное место в современной беллетристике. Великий популяризатор гуманитарной науки — историк, семиотик, философ, человек с тяжелым интеллектуальным багажом и легким пером, воплощение публичного интеллектуала, который в своих эссе высказывается с равным блеском чуть ли не по всем вопросам, волнующим общество (чем заставляет злые языки утверждать, что ему слишком нравится звук собственного голоса), — Эко на многие годы определил лицо жанровой литературы, создав интеллектуальный детектив. Идея была элегантная, точное попадание: поскольку детективный жанр от неумеренной эксплуатации поисчерпался и для человека с культурными запросами стал уже guilty pleasure, то, чтобы вдохнуть в него новую жизнь, нужно поднять читательскую самооценку. Нужно дать читателю понять, что, развлекаясь, он учится, что он и без того уже большой эрудит, раз способен посвятить свой досуг таким ученым материям. В случае с романами Эко так оно и было, его последователи уже эксплуатировали голый ремесленный прием: более или менее уныло — Дэн Браун, более или менее увлекательно — Артуро Перес-Реверте, прочих не упомнить. Был в том году даже детективный роман про Зигмунда Фрейда, раскрывавшего масонский заговор. Пора было кончать с этой профанацией!

И Эко в своем последнем романе коварно раскрыл все свои патентованные рецепты занимательности, каждый доводя до абсурда. Читателю, скажем, нравится жить среди великих теней, как в фильме Вуди Аллена «Полночь в Париже», — и Эко не просто густо населяет ими свое «Пражское кладбище»: ВСЕ его герои, за исключением главного, существовали в действительности. Какого-нибудь «чахоточного пианиста, полячишку, жившего на содержании у бабы в штанах», автор поминает только потому, что читатель любит простенькие кроссворды.

Механика занимательности массовой литературы — как и политтехнологии, которые во все времена подчиняются тем же законам, — таков настоящий предмет «Пражского кладбища». Тут можно вспомнить, например, фильм Барри Левинсона «Хвост виляет собакой», а сам Эко сравнивает свой роман с WikiLeaks: «Симонини — фальсификатор, и он понимает, что, сообщая тайные сведения секретным службам, вы всегда должны сообщать нечто уже известное — иначе вам не поверят. Насколько я мог видеть, все сообщения «Викиликс», посланные американскими посольствами Хиллари Клинтон, передавали точно то, что было опубликовано в Newsweek неделей раньше! Так что вы видите, иногда разница между вымыслом и реальностью незначительна». С увлечения авантюрными романами начинается тайная карьера капитана Симонини, который как-то в молодости открыл для себя «Универсальную Форму любого вообразимого комплота» — а дальше один и тот же затрепанный сюжетец про мировой заговор можно тиражировать до бесконечности, меняя только образ врага, смотря по спросу. Когда очередному заказчику требуется очернительская кампания против самого себя — с тем, чтобы довести поклеп до абсурда, превратив политическую пропаганду в бульварные фельетоны, — цикл замыкается, а у героя ум заходит за разум и начинается раздвоение личности.

«Дорогой аббат! Боже мой... Если вы прочитаете эту запись в ближайшие дни (или ночи...), знайте, что и я ломаю голову: кто вы? Потому что я вспомнил тут вдруг, что я лично вас убил! Еще до войны!» — пишет Симонини своему альтер эго аббату Делла Пиккола. Ниже оказывается, что псевдоубиенный аббат сам не промах: «Дорогой аббат, я не то чтобы любитель убийств. В особенности без повода. Но все-таки сходил и поглядел в этот подкоп. Я не спускался туда прорву лет. Господи. И впрямь там набралось четыре трупа. Один оставлен мной столетия назад. Другого уложили вы только что. Ну ладно. А остальные-то два откуда взялись? Кто был у меня в клоаке и трупами ее загромоздил?»

Кто сидел на моем стульчике и сломал его? Карбонарии? Иезуиты? Масоны? Республиканцы? Евреи? Как грамотный литературный ремесленник, Симонини идет от целевой аудитории. Иезуитов можно обличать масонам и обратно — сбывать компромат на масонов иезуитам, но тут наш герой не владеет материалом; можно обличать Луи Наполеона республиканцам, но там рынок затоварен; обличать республиканцев? Правительство и так все о них знает. «Кто оставался? Да евреи, господи ты боже!» На них компромат нужен всем, золотая жила.

Не могу согласиться с Еленой Костюкович, утверждающей в предисловии, что в лице Симонини Эко создал персонажа, отталкивающего до рвоты. «Слыхивал я, что настоящие писатели наделяют самых ярких героев собственными чертами», — капитану досталось от автора чувство юмора, а оно всегда вызывает симпатию. Да только ли — иногда он достигает подлинного лиризма: мы знаем, например, что Умберто Эко испытывает смешанные чувства по поводу технического прогресса, в частности интернета и электронного обращения текстов; и Симонини замечает не без грусти: «В те годы было ликование, потому что жизнь якобы становилась лучше... Возникали устройства, позволяющие переговариваться на расстоянии, позволяющие записывать без пера и чернил. Что, надвигается эпоха, когда не станет оригиналов — нечего будет подделывать?»

В этой тоске по оригиналу автор шаг за шагом прокапывается через ворох фальсификаций, плагиатов и компиляций к моменту появления тех самых «Протоколов сионских мудрецов» — и тут его подводит исследовательская щедрость. К походу Гарибальди, к скандалу вокруг Панамского канала, к делу Дрейфуса — ко всей новой истории приложил свою нечистую руку фальсификатор: мало ему личной ответственности за Холокост! Автор с безграничной эрудицией все нанизывает эпизоды, а читатель уже при последнем издыхании: давно же ясно, что перед нами — теория всего, Ленин был гриб, а «Апрельские тезисы» сфабрикованы капитаном Симонини. Главная и единственная претензия к тексту Эко заключается в том, что он, начав с самоиронии, увлекся всерьез.

Ведь смысл обнажения приема в том, что он, будучи раз назван, больше не работает; не в пример реальности, в романе один и тот же стократно перелицованный сюжет к концу окончательно изнашивается. Подобно персонажу, развенчивающему на страницах романа собственную мистификацию, Умберто Эко должен покаяться в детоубийстве: на своем «Пражском кладбище» он схоронил жанр, который сам же породил, а другие затрепали. Но не будем чувствовать себя сиротами: насквозь документальное «Пражское кладбище», в сущности, представляет собой уже литературу нон-фикшн — на которую давно и нечувствительно переключилась аудитория Умберто Эко.

Умберто Эко. Пражское кладбище. — М.: Астрель, Corpus, 2012
Перевод с итальянского и предисловие Е. Костюкович