Беседовала Елена Калашникова
Юлиана Яхнина
Pусский Журнал / Круг чтения
Дата публикации: 8 Ноября 2001

www.russ.ru/

Юлиана Яковлевна Яхнина - переводчик с французского и скандинавских языков.
В ее переводах публиковались "Мемуары" кардинала де Реца, произведения французских писателей ХХ века: Ж.-П.Сартра, М.Юрсенар, М.Бютора, Ф.Саган, М.Турнье, Веркора, П.Модиано, Ф.Соллерса, М.Рио и др.; скандинавских писателей: А.Стриндберга, C.Унсет, П.-У.Энквиста, Г.Банга, Ю.Боргена, К.Гамсуна, Я.Седерберга, Ю.Гарделя, Петера Корнеля, и др.
Лауреат премии ИЛ (1989) за перевод романа Ж.-П.Сартра "Тошнота", премии имени М.Ваксмахера (1997) за перевод "Мемуаров" кардинала де Реца, премии Шведской Академии за вклад в перевод произведений шведской литературы.
"Хорошая детская книга интересна и взрослым"
Русский Журнал: Вы переводили детскую литературу. По-вашему, есть отличия в подходе к переводу взрослой и детской литературы?
Юлиана Яхнина. Фото из личного архива
Юлиана Яхнина: Детских книг я переводила не так много: две сказки Андерсена; совместно с С.Тархановой - простодушную "научно-популярную" сказку норвежского писателя Улофа Кушерона "Приключения маленькой трески"; вместе с В.Островским - знаменитую когда-то книжку датского писателя Йенса Сигсгорда "Палле один на свете", на которой выросло не одно поколение малышей. В Советском Союзе Сигсгорда издали с очаровательными иллюстрациями датского художника Арне Унгермана, что было редкостью для того времени. Было еще несколько переводов скандинавских детских книг. А последний мой "детский" перевод - французский. Это повесть Юбера Монтеле "Профессия - призрак", которую напечатал журнал "Иностранная литература". Я считала, что это книга для 10-12-летних ребятишек, но оказалось, что, как всякая хорошая детская книга, она интересна и взрослым.
Когда-то в международном переводческом журнале "Babel" я читала статью Астрид Линдгрен, которая писала о необходимости большей свободы в переводах именно детской литературы, о том, что переводчик должен помнить, что дети той страны, для которой он переводит, выросли в других реалиях.
Большую роль в формировании языка ребенка, его языковых ассоциаций играют различные загадки, считалки, песенки. Переводчику "взрослой" литературы полезно знать этот детский "фольклор" и детскую литературу страны, которой он занимается, - это помогает лучше понять многие ассоциативные ходы и аллюзии в различных текстах.
РЖ: Детские книги вы переводили по заказу?
Ю.Я.: Книгу Монтеле мне предложила перевести Наташа Мавлевич - я считаю, что она сделала мне щедрый подарок. Но обычно я сама выбираю книги, которые мне нравятся. Я хорошо знаю и люблю шведскую детскую литературу, и у меня большие планы по ее изданию. Впрочем, в последнее время я думаю не столько о себе (хотя есть несколько книг, которые мне хотелось бы перевести), сколько о своих студентах.
"На нашем семинаре бывают и вкусовые расхождения"
РЖ: Сколько лет существует уже ваш семинар?
Ю.Я.: Шестой год. Сейчас на занятия ходят и те студенты, кто пришел пять лет назад, и новички. Кто-то покинул семинар - занялся исторической наукой, лингвистикой. Постоянный состав нашего семинара примерно 14 человек.
РЖ: Это уже сложившиеся люди?
Ю.Я.: Они все еще очень молоды - у них все впереди. Но если говорить о профессии, переводчик учится всю жизнь. Я сама продолжаю учиться.
РЖ: Я имею в виду, переводили ли они уже что-то серьезное, публиковались ли их переводы?
Ю.Я.: Да, конечно. Например, в переводе очень одаренной моей ученицы Маши Людковской идет уже вторая пьеса в театре Олега Табакова. Побывав недавно на премьере пьесы двух финских шведоязычных авторов Б.Альфорса и Ю.Баргума "А в Конго есть тигры?", я была очень обрадована тем, как свежо и живо звучит со сцены переведенный Машей диалог.
Мои студенты переводили и детские книги. В издательстве "МИК" вышла серия детских книг и серия социальных детективов очень популярного в Швеции писателя Хеннинга Манкеля. Большую часть этих книг переводили как раз мои студенты. В том же издательстве вышла книга знаменитой современной шведской писательницы Черстин Экман в прекрасном переводе участницы нашего семинара Ирины Матыциной.
РЖ: На семинарах вы обсуждаете эти переводы?
Ю.Я.: Частично. Мы обсуждали, например, новеллы Ингер Эдельфельдт, которые должны выйти в издательстве "Текст". А теперь обсуждаем произведения Стриндберга, которые будут опубликованы в том же издательстве.
РЖ: Как проходит ваш семинар? По какому принципу вы отбираете тексты для работы?
Ю.Я.: За время существования семинара - а существует он, как я уже сказала, шестой год и занятия происходят два раза в месяц - мы работали с разными текстами и пришли они к нам разными путями. В последнее время участники семинара сами проявляют инициативу: "Мне хочется перевести то-то. Давайте обсудим мою работу в семинаре" - это наилучший вариант.
А на самых первых занятиях мы обсуждали присланный из Швеции очень плохой русский перевод современного шведского романа - это было, так сказать, доказательство от противного. Студенты увидели, как нельзя переводить. Это тоже полезно. Затем мы сравнивали разные переводы одного и того же текста, потом перешли к анализу и переводу произведений различных жанров - вначале публицистики, а сейчас и сложной художественной литературы.
Тот, чей перевод предстоит обсудить, раздает студентам оригинальный текст и свой перевод. Избираются один или два оппонента, но в обсуждении участвуют все. Иногда трех-четырех часов не хватает, и обсуждение маленькой новеллы растягивается на несколько семинаров.
Конечно, я стараюсь выходить за рамки текста, мы говорим о переводе диалогов, о сленге, о дистанции времени в переводе, о сочетаемости слов, спорим о трактовке образов. Например, в одной из обсуждаемых новелл речь шла о двух сестрах-близнецах, которые не могут друг без друга, но которым мучительна эта внутренняя связь. Одна из сестер - яркая талантливая натура, но она губит все вокруг, не дает состояться обычному счастью; другая сестра - существо заурядное, но жаждущее этого простого счастья. Переводчице новеллы (кстати, очень способной Лене Ермалинской) нравилась яркая личность одной из сестер, она выбирала соответствующую "щадящую" лексику, как бы оправдывая героиню. А мне казалось, что несмотря на всю свою одаренность, эта женщина - разрушительница, и автор так и относится к ней, подчеркивая это не только движением сюжета, но, прежде всего, выбором слов.
РЖ: И к какому решению вы пришли на семинаре?
Ю.Я.: Последнее слово всегда за переводчиком. Мы анализировали авторскую лексику, спорили о том, как ее трактовать, как передать по-русски. А иногда у нас бывают и неизбежные вкусовые расхождения.
"Маргерит Юрсенар - самый интересный для меня собеседник"
РЖ: Можно ли применить к вашему переводческому творчеству термин "точный/неточный перевод"?
Ю.Я.: Переводчики старшего поколения считали, что перевод должен быть не "точным", а "верным". По-моему, это схоластические рассуждения. Всякий перевод - интерпретация. В статье "Три Камю" я старалась показать, как под пером трех разных переводчиков "Постороннего" Камю родились три совершенно разных произведения.
Я не люблю переводчиков, которые слишком настаивают на себе, как бы любуются собой в переводе. Личность переводчика в тексте все равно ощущается всегда, ее невозможно скрыть. Я стараюсь быть верной оригиналу, но это мое понимание верности, любой перевод - это индивидуальное прочтение текста, это интерпретация, которая сродни, как это неоднократно отмечалось, интерпретации актера, музыканта-исполнителя.
Помню, мы с моей коллегой Л.Зониной переводили книгу Сартра "Слова" (она - вторую часть, я - первую). Личность Сартра мне неприятна, но написано это автобиографическое повествование с блеском. Я с удовольствием воспроизводила авторскую иронию, возможно, иногда неосознанно ее усиливая, - это давало выход моему отношению к герою. А моя коллега говорила: "Мне его так жалко!.." Естественно, она совсем иначе воспринимала и воспроизводила текст. Наше различное отношение к автору, несомненно, ощущается в переводе.
РЖ: С позиции сегодняшнего дня, какие собственные переводы вам нравятся больше остальных?
Ю.Я.: В их оценке я основываюсь не только на личных ощущениях, но и на мнении людей, которым доверяю. По-моему, мне удался перевод стилистически таких разнообразных "Мемуаров" кардинала де Реца (над их пятьюдесятью листами я работала двадцать лет); нравится мне перевод романа Сартра "Слова". Сергей Александрович Ошеров считал, что в переводе романа Ф.Саган "Здравствуй, грусть" я попала "прямо в яблочко". Другие книги Саган я переводить отказывалась - по-моему, как писатель она стремительно деградирует, эпигонствуя по отношению к самой себе.
На мой взгляд, у меня получились переводы романов Маргерит Юрсенар "Философский камень" и "Алексис", а также роман норвежского писателя Ю.Боргена "Маленький лорд".
РЖ: Какие книги или жанры вам сейчас хочется переводить?
Ю.Я.: Мне нравится интеллектуальная проза. Книги Маргерит Юрсенар я готова переводить всегда: разговор с этим автором - а перевод всегда диалог - мне очень интересен. После каждой ее книги я чувствую себя богаче и, как мне кажется, становлюсь немного умнее. Более того, я нахожу в ней какую-то внутреннюю опору.
Я охотно перевела бы что-нибудь из моего любимого французского ХVII века, например, письма мадам де Севинье, но очень уж объемист этот опус. К современной беллетристике отношусь весьма прохладно, но, конечно, бывают и исключения. Так я перевела роман шведа П.-У.Энквиста "Пятая зима магнетизера". Он написан в 60 - годы, но показался мне актуальным и своевременным сегодня. Перевела я и сценарную повесть Энквиста "Гамсун", написанную три года назад. В замечательном фильме, снятом по этому сценарию, Гамсуна сыграл великий бергмановский актер Макс фон Сюдов. Меня заинтересовало это произведение, я много занималась Гамсуном (хотя перевела только его "Викторию") и, составляя его шеститомник, включила в качестве приложения к последнему тому повесть Энквиста - как пример сегодняшнего взгляда из Скандинавии на личность Гамсуна и его судьбу.
Я с удовольствием перевела бы какую-нибудь современную книгу, написанную в Вольтеровской манере, ироничную, едкую, остроумную. Мне вообще нравятся авторы, которые облекают современное содержание в классическую форму. Мне кажется, такая "сшибка" дает интересный результат.
РЖ: Вы переводите каждый день, у вас есть определенный "переводческий минимум"?
Ю.Я.: Нет. Я обычно начинаю с черновика и над ним работаю довольно быстро. Для меня важен ритм, я стараюсь не задерживаться на отделке каждой фразы, а сохранить "музыку" текста. Лексику я обычно, почти подсознательно, слышу сразу, мне несвойственны провалы в другие стилистические слои, если только они не заданы оригиналом.
А потом начинается длительный и мучительный период - превращение черновика в окончательный текст. Скорость работы вообще зависит от душевного настроя, от физического состояния, да и от внешних обстоятельств... Такие события, как теракты в Америке, выбивают из колеи, в такие моменты трудно сосредоточиться на работе.
РЖ: В ваших переводах больше интуиции или рационального начала?
Ю.Я.: Наверно, пятьдесят на пятьдесят. Если книга меня не взволновала, не включились какие-то подсознательные механизмы, не заработала интуиция, перевод не получится, но при этом я всегда должна контролировать свою работу. Может быть, потому, что мне интересно писать о переводе, причем не об отвлеченных теоретических материях, а анализировать конкретный текст и только на этом основании пытаться что-то обобщить.
РЖ: Легко ли вам переключаться с одной работы на другую?
Ю.Я.: Мне трудно работать над двумя произведениями одновременно. Каждая книга - разучивание новой роли. Перед тем, как сесть за перевод, я перечитываю книгу два-три раза, внутренне к ней готовлюсь
Меня часто спрашивают, трудно ли переключаться с языка на язык - наверное, не труднее, чем с книги на книгу. После мемуаров Реца я взялась за перевод фрагмента книги Ф.Соллерса о Казанове, написанной в современном ритме, с вызовом. Между этими двумя работами была большая дистанция, не меньшая, чем если бы я перешла от французских мемуаров де Реца к какой-нибудь шведской книге. Иногда такой перепад труден, иногда наоборот - устав от законченной книги, с удовольствием уходишь в другую эпоху, в другой стиль.
РЖ: Какое произведение было самым сложным с точки зрения стилистики, проникновения в атмосферу?
Ю.Я.: Проще сказать о том, с чем не было сложностей. Пожалуй, мне легко дался перевод "Слов" Сартра. Наверно, если бы я сама писала, то писала бы именно в такой лаконичной и острой манере.
Мне сложнее работать с громоздкой фразой, многоступенчатым синтаксисом, часто встречающимся у скандинавских авторов. Впрочем, в этой громоздкости есть мощь, есть свое обаяние.
Вообще, я не верю в "легкие" переводы. Каждая работа ставит перед переводчиком новую задачу (хотя конечно, бывают работы рутинные, неинтересные): от постмодерниста П.Корнеля ("Пути к раю") переходишь к мемуарам ХVII века, а потом стилизуешь прозу начала века в романе "Алексис". Кстати, лексическую старомодность начала ХХ века передать труднее, чем язык отдаленных эпох. А в романе об Одиссее ("Прибой и берега" ) с подзаголовком "Роман о нынешних днях" лауреат Нобелевской премии швед Эйвинд Юнсон сталкивает современную лексику с лексикой архаизированной...
Вообще самым трудным всегда кажется то, над чем ты работаешь в данный момент - для меня сейчас это "Inferno" Августа Стриндберга. Я впервые имею дело с таким плохим французским языком - это новая для меня трудность. (Стриндберг долго жил во Франции и прекрасно владел французским, но не как писатель, хотя некоторые его произведения написаны по-французски.) К тому же существует шведский перевод, авторизованный Стриндбергом и несколько отличающийся от оригинала.
Обо всех этих переводческих "проблемах" мы обязательно говорим на семинаре.
Как правило, трудно переводить начало книги. Одна из переводчиц ушедшего поколения говорила мне, что всегда начинает с третьей-четвертой страницы или даже со второй главы, а потом возвращается к началу. Наверное, это разумно, но я так никогда не делала.
РЖ: Да, некоторые переводчики, например Е.А.Костюкович, делают именно так. Значит, вы не принадлежите к их числу?
Ю.Я.: Нет, для меня новую работу надо начать с начала, "расписаться", дойти до конца, а потом снова вернуться к началу.
О преемственности и традициях
РЖ: Переводя французскую литературу ХVII века, ищете ли вы аналогии в русской литературе?
Ю.Я.: При переводе любого литературного произведения я всегда помню слова, сказанные однажды М.Гаспаровым: "Перевод должен вписываться в стилистическую перспективу родной словесности".
Когда я только еще начинала переводить, было много переводческих дискуссий, в частности на эту тему, обсуждались наиболее удачные, а иногда, наоборот, неудачные переводы. Сохранялась преемственность переводческой школы. Думаю, это полезно для молодых переводчиков, таланту научить нельзя, но навыки ремесла передать можно. С интересом вспоминаю, в частности, лекции Любимова.
РЖ: Это был семинар или лекции?
Ю.Я.: Любимов и лекции читал, и организовал семинар для молодых редакторов, но был разочарован, когда вместо них его пришли слушать пожилые, опытные переводчики и горстка молодых. Поэтому после двух-трех занятий он распустил семинар.
По мнению Н.М.Любимова, задача редактора - не править, не предлагать свои варианты, а уметь объяснить переводчику резоны своих возражений против конкретного слова, оборота, общей тональности и т.д. В ту пору много спорили о просторечии - ведь цензурные запреты касались и языка. Подневольные, а иногда ретивые редакторы "очищали" текст от слов, которые в словарях помечались как "простореч." или "вульг.". "О пользе просторечия" называлась "революционная" по тем временам, талантливая статья талантливого переводчика Сергея Петрова, на нее восторженно откликнулся К.И.Чуковский. Конечно, многие из тогдашних проблем сегодня устарели, и, однако, все равно остаются вопросы, по которым нет (да, наверное, и не может быть) единого мнения - насколько широко и как использовать ненормативную лексику, какой язык естествен для описания откровенно эротических сцен, в частности, у авторов ХVI века, когда язык эротики, например, во Франции звучал, судя по всему, не так грубо, как он звучит сегодня, если перенести его в первозданном виде на почву современного перевода. Хорошо, что журнал "Иностранная литература", а теперь вот и Интернет начинают обращаться к некоторым дискуссионным проблемам перевода.
"Переводимая книга как-то определяет твою жизнь"
РЖ: В вашей жизни были случаи, когда у вас менялось отношение к переводимому тексту - наступало разочарование, или, наоборот, он нравился вам еще больше?
Ю.Я.: Конечно, такое случается в процессе работы, но чаще по прошествии времени - ведь мы меняемся, меняются наши вкусы и пристрастия.
РЖ: Прочитываете ли вы фрагменты своих переводов вслух?
Ю.Я.: Да, на слух часто выявляется то, что пропустил глаз. Чувствуешь изъяны синтаксиса, непредусмотренные оригиналом повторы...
РЖ: Влияет ли атмосфера произведений на вашу жизнь? Ведь переводчик, вживаясь в материал, должен чувствовать на себе его влияние...
Ю.Я.: Вы задаете этот вопрос как раз тогда, когда я пытаюсь вырваться из гнетущего плена "Inferno". Стриндберг писал этот роман в период своего увлечения мистикой, Сведенборгом. Книга соткана из многозначительных роковых совпадений, неслучайных случайностей. Она давит, втягивает в мир больного сознания. Мне душевно легче чувствовать себя на одной - пусть даже трагической - волне с Маргерит Юрсенар.
Переводимая книга всегда каким-то образом определяет твою жизнь. Переводчик, как и автор оригинала, живет со своими героями, вступая с ними в многообразные отношения. М.Юрсенар говорила, что два героя ее романов: историческая фигура, император Адриан, и вымышленная, врач и алхимик Зенон, сопутствуют ей на протяжении всей ее жизни, и она уверена, у ее смертного одра будет врач - Зенон. Герои переведенных книг иногда вмешиваются и в жизнь переводчика. Бывают удивительные "сближения", как говаривали в старину, или, выражаясь современным языком, удивительные совпадения. В поисках портретов героинь воспоминаний де Реца - знаменитых участниц Фронды, герцогинь и принцесс, я нашла в Париже замечательные, неизвестные мне фотопортреты моей покойной мамы, которая до Первой мировой войны жила и училась в Париже! Спасибо грешнику-кардиналу, так ценившему женскую красоту!
Всякая стилизация условна
РЖ: Открывая книгу и не зная фамилии переводчика, как вы определяете качество перевода?
Ю.Я.: Первый критерий - хороший русский язык. Однако мне надо знать, в какой мере перевод соответствует оригиналу. Недавно мне попался перевод английской книги, это стилизация, да еще на экзотическом материале. Но слог ее настолько неровен, современные словечки взрывают старомодные, стилизованные фразы. Что это - плохо реализованный авторский прием или глухота переводчика? Ответа у меня нет.
Всякая стилизация условна, нельзя просто копировать язык, скажем, французского ХVI или ХVII века. Прошедшие с тех пор годы наложили свой отпечаток не только на ритм, лексику языка, но и на наше восприятие. В переводе всегда надо помнить о "соразмерности и сообразности".
В последнее время в России очень много непрофессиональных переводов, но о них не стоит и говорить; интересна работа профессионального переводчика, даже если у вас есть к нему вопросы или вам хочется с ним поспорить... К сожалению, у нас очень мало настоящей критики перевода. А мне хотелось бы услышать голос профессионала переводческой критики, к большинству же газетных рецензий, мимоходом хвалящих или бранящих переводчика, но не опирающихся при этом на оригинал (кроме тех случаев, когда речь идет о явной халтуре или неумении и оценка подкреплена примерами), я отношусь с осторожностью.
РЖ: Переводя то или иное произведение, читаете ли вы его переводы на другие языки?
Ю.Я.: Я читала их единственный раз, работая над романом "Пятая зима магнетизера". В нем очень много медицинских терминов ХVIII века, которые я не нашла ни в русских, ни в старинных шведских справочниках и энциклопедиях. Тогда мне прислали ксероксы французского и английского перевода этого романа: все трудные места были в этих переводах опущены. Мне хотелось проверить еще одно свое сомнение: вообще, мне очень нравится прием повтора, но в этом романе его избыточность создавала в переводе ощущение неряшливости. Мне было интересно, как решили эту проблему мои зарубежные коллеги - выяснилось, повторы они опустили. По сравнению с ними я в большей мере сохранила этот авторский прием.
РЖ: Какие из ваших работ не удались, какие сейчас, возможно, вы сделали бы как-то иначе?
Ю.Я.: К сожалению, не всегда можно вернуться к старому тексту - его издают, зачастую не считаясь с тем, что у тебя уже есть новый вариант. Одну из моих любимых книг, роман "Кристин, дочь Лавранса" лауреата Нобелевской премии норвежской писательницы Сигрид Унсет, я переводила в самом начале своей переводческой работы. Это исторический роман ХIV века, в центре которого судьба женщины. Удивительно выписаны характеры персонажей, реалии эпохи. По-моему, вообще, это лучший в мировой литературе роман о женщине.
Два первых тома этой трилогии в переводе М.М.Дьяконова, который долго жил в Норвегии и хорошо ее знал, издали небольшим тиражом перед войной, потом Дьяконова арестовали и он погиб в застенках НКВД, не успев перевести третий том. Я прочитала "Кристин, дочь Лавранса" в юности и мечтала, чтобы ее переиздали в переводе Дьяконова - прекрасном для своего времени переводе. Готовясь к переводу третьего тома, я сличала каждую строчку норвежского текста с переводом Дьяконова, для того, чтобы попасть в интонацию, заданную переводчиком, сохранить предложенный им перевод реалий.
Когда спустя многие годы я прочла этот свой ранний опыт, я внесла в него очень большую правку. Я надеюсь, ее учтет издательство "Азбука", собирающееся переиздать трилогию. Но я бы хотела продолжить свою работу над этим текстом.
То же можно сказать и о некоторых других работах. Когда "свежим глазом" перечитываешь старые переводы, многое видишь по-другому. Иногда просто ловишь неудачную фразу или неуместное слово, а иногда все хочется сделать иначе.
РЖ: Какие книги и в каких переводах вы включили бы в антологию лучших отечественных переводов?
Ю.Я.: Моя антология переводов получилась бы большой: я включила бы в нее, среди прочих, перевод труднейшей книги Ажара "Голубчик", сделанный Н.С.Мавлевич; роман "Ханеман" Стефана Хвина в переводе К.Я.Старосельской; переводы Е.А.Костюкович, Б.В.Дубина, Е.М.Солоновича, А.И.Эппеля; блистательный перевод Агриппы д'Обинье А.М.Ревича и многие другие.
Кстати, забавная деталь. После выхода моего перевода "Мемуаров" кардинала де Реца и Агриппы д'Обинье Ревича мы с Александром Михайловичем Ревичем обменялись книгами "наших классиков" и, не сговариваясь, надписали на них посвящения друг другу от имени наших авторов (видимо, и тут что-то шепнули нам на ухо наши герои).
Ревич написал:
Славной Юлиане Яхниной,
Побеждающей стереотипы,
Сей большой кирпич надписан мной
По веленью старого Агриппы.
А я:
Мне не дано достичь твоих высот
Ни нравственных, ни в мощных звуках лиры,
И, каюсь, я, увы, совсем не тот,
Кто мог бы зваться украшеньем клира.
Но все ж надеюсь, сквозь мои грехи
Греховное же брезжит обаянье.
Да не отринут горние стихи
Земную прозу этого изданья.
Стихи Ревича и вправду - горние! Религиозный пафос, пронизывающий политическую борьбу, борение с земными страстями, и все облечено в чеканные строфы!
А бывает, что оригинал сам по себе не интересен, а перевод замечателен. Мне не близка современная американская литература, но блистательные переводы В.П.Голышева - одни из моих любимых. Я уверена, что роман Р.П.Уоррена "Вся королевская рать" - рядовое произведение, а его русский перевод - явление выдающееся.
У нас принято сверху вниз смотреть на работы наших советских предшественников. И зря! В трудных цензурных условиях они добивались замечательных результатов. Достаточно назвать имена Нины Леонидовны Дарузес, Марии Федоровны Лорие, Норы Яковлевны Галь, Надежды Михайловны Жарковой, Николая Михайловича Любимова. Любимов ценил щедрую, красочную лексику, он даже издал свой персональный "Лингвистический словарь". Но тонко чувствуя стиль произведения, он умел себя ограничивать. Трудно поверить, что "Короли в изгнании" Доде переведены той же рукой, что и "Гаргантюа и Пантагрюэль".
Некоторые переводчики, которым тоже свойственна такая лексическая щедрость, не умеют вовремя "наступить на горло собственной песне" и сдержать себя - им хочется продемонстрировать все свои возможности. Другие блистают в современной лексике, в сленге, но хуже ощущают время, возраст слова. Возможно, есть переводчики-универсалы, но, думаю, что нам, как и писателям, свойственен определенный круг авторов или эпох, где мы проявляем себя лучше всего.
"Михаил Козаков открыл мне новые грани творчества Бродского"
РЖ: А какие книги вам нравятся сейчас? Может, вы хотите, чтобы они стояли у вас в шкафу, чтобы их перечитывать.
Ю.Я.: В последнее время "для души" я, и в самом деле, больше перечитываю, хотя профессия обязывает читать немало нового.
РЖ: Переводные или отечественные произведения?
Ю.Я.: И русские, и переводные. Но перечитывать хочется нашу классику. И еще Диккенса.
РЖ: Кто ваши любимые русские писатели? Кого вы вспоминаете, когда говорят: любимые авторы?
Ю.Я.: Бесконечно перечитываю Пушкина. В тот счастливый период, когда я переводила "Мемуары" кардинала де Реца, я перечитала всю прозу Пушкина, все его статьи, наброски, все его письма. А также статьи, письма, мемуары Карамзина, Жуковского, Фонвизина и многих других, кто жил в конце ХVIII века и в особенности в первой четверти ХIХ века - моей любимой эпохе в русской истории.
Люблю и перечитываю прозу Лермонтова, Гончарова, Чехова, Бунина.
Иногда беру французского Пруста и читаю наугад несколько страниц. Кстати, так читать Пруста советовал нелюбимый мной Сартр.
А еще лежат у моего изголовья книги английского ветеринара Джеймса Херриота в отличном переводе И.Гуровой, и я постоянно обращаюсь к ним. Это чтение не просто утешает, оно возвращает в мир гармонию.
А любимые поэты меняются (я сейчас говорю только о русских, не упоминая о своей любви к Расину, Мюссе, Гюго, Бодлеру и др.). Одно время первой среди равных была Цветаева, сейчас я больше тяготею к поздней Ахматовой. Неизменна моя любовь к Ходасевичу, к Алексею Константиновичу Толстому. Люблю Боратынского, Тютчева. При этом не отрекаюсь, как многие, от Некрасова. Среди наших современников дорожу Арсением Тарковским, М.Петровых, Д.Самойловым, Вл.Соколовым. Впрочем, всех не перечислишь, наверняка, забыла упомянуть кого-то из любимых. Но часто люблю не поэта, а только отдельные его стихи. С любопытством читаю некоторых младших современников, но, как правило, они больше говорят моему уму, чем сердцу. А вот к творчеству Бродского я пришла во многом благодаря М.М.Козакову - его чтение открыло новые для меня грани поэзии Бродского. Ну, а из важных для меня современных прозаических произведений на русском языке - о них можно говорить долго - назову блистательный роман "Бестселлер" высоко ценимого мной Юрия Давыдова.