(America 12/11/1996)
ПРИЗРАК ИНТЕРНЕТА ОТ ИНТЕРНЕТА К ГУТЕНБЕРГУ

Лекция, прочитанная в МГУ 20 мая 1998 г.
1998 Независимый филологический журнал n32

У Платона, в конце диалога "Федр", есть такой пример. Гермес, предполагаемый изобретатель письменности, демонстрирует свое изобретение фараону Тамусу. Это изобретение позволит людям помнить то, что иначе подпадет забвению. Фараон не рад и говорит: "Хитроумный Тот, память - дивный дар, ее надо постоянно подпитывать. Из-за твоего изобретения у людей испортится память. Они будут вспоминать не благодаря внутреннему усилию, а благодаря внешней поддержке".
Согласимся с этим фараоном. Письмо, как всякая новая техническая поддержка, ослабляет силу человека; так автомобиль вредит способности ходить. Письмо опасно, потому что ослабляет силу ума, предлагает людям окаменевшую душу, карикатуру на ум, минеральную память.
Платон, конечно, иронизирует. Он приводит аргумент против письма, но вкладьшает его в уста Сократа, который ничего не писал, и именно по-скольку он не публиковался, Сократ потерпел поражение в академическом плане.
В наши дни никто из-за письма не волнуется по двум простым при-чинам. Во-первых, мы знаем, что книги - не способ присвоить чужой ум, наоборот, книги - машины для провоцирования собственных новых мыслей. И что только благодаря изобретению письма есть возможность сберечь такой шедевр спонтанной памяти, как "Поиски утраченного времени".
Во-вторых, если когда-то память тренировали, чтобы держать в ней факты, то после изобретения письма ее стали тренировать, чтобы держать в ней книги. Книги закаляют память, а не убаюкивают ее.
Фараон выразил исконный страх, что новая техника отменит или разрушит нечто хорошее, плодоносное, самоценное и духовное. Фараон как будто показал сначала на письмена, потом на идеал человеческой памяти и сказал: "Это убьет то".
Через тысячу с чем-то лет у Гюго в "Соборе Парижской Богоматери" священник Клод Фролло показывает на книгу, потом на свой собор и го-ворит: "Это убьет то". Книгой убьется собор, буквами убьются образы.
В "Соборе Парижской Богоматери" перед нами пятнадцатый век, толь-ко что изобрели печать. В предыдущую эпоху существовали лишь рукописи, и они предназначались малочисленной элите. Работа же по обучению масс содержанию Библии, житиям Христа и святых, моральным принципам и даже истории собственных народов, а также географии и природоведению (то есть природе отдаленных стран и свойствам трав и камней), - вся эта работа возлагалась на фрески и статуи в соборах. Средневековый собор - это была постоянная и неизменная телепрограмма, дававшая народу все необходимое как для повседневной, так и для загробной жизни. Книги же отвлекали от основных ценностей, поощряли излишнюю информированность, вольное толкование Писания, нездоровое любопытство.
Согласно книге Маршалла Маклюэна "Галактика Гутенберга" (1962), с самого изобретения печати и вплоть до 1960-х годов преобладал линей-ный способ мышления; отныне, писал Маклюэн, ему на смену приходит более глобальное восприятие и перцепция через образы телевидения и другие электронные средства. Не Маклюэн, так его читатели как бы ука-зывали сначала на манхэттенскую дискотеку, потом на печатную книгу со словами: "Первое убьет второе".
СМИ довольно скоро усвоили идею, что наша цивилизация становится " image - oriented " - ориентированной на зрительный образ, а это ведет к упадку грамотности. Сейчас это трюизм, вы его встретите в половине жур-нальных статей. Забавно, что СМИ подняли на щит этот упадок словес-ности именно тогда, когда на мировую сцену вышли компьютеры.
Безусловно, компьютер - орудие для производства и переработки образов и инструкции пользователю в нем даются в образном виде, но так же безусловно, что на первых порах компьютеры рождались как орудие письменности. По экрану ползли слова и строки, пользователь должен был читать. Из-за компьютеров новое поколение детей научилось читать с ди-кой скоростью. Тинэйджер читает быстрее, чем профессор университета. Тинэйджеры, если они хоть что-то в своем компьютере программируют, должны знать или узнавать логические процедуры и алгоритмы и долж-ны печатать слова и цифры, причем очень быстро.
В этом смысле компьютер возвращает людей в Гутенбергову галактику.
Те, кто пасется ночами в Интернете и болтает по "chat - linе", используют материал слов. Если телеэкран - окно в мир, явленный в образах, то дис-плей - идеальная книга, где мир явлен в словах и разделен на страницы.
Традиционный компьютер предлагал линейную письменную коммуни-кацию. Он общался письменными строками. Это была быстробегущая книга.
Сейчас появились гипертексты. Книга читается слева направо, или спра-ва налево, или сверху вниз, она зависит от национальной системы пись-менности. Можно, конечно, читать по диагонали: дошел до страницы 300, вернулся и перечитал страницу 10, но это работа, то есть работа в физи-ческом смысле - листать. А гипертекст - многомерная сеть, в которой каждая точка или узел самостоятельно увязываются с любой другой точ-кой или узлом.
Итак, мы подходим к развязке истории с убийствами: "это убьет то", "то убьет это"...
Все чаще нас уверяют, что сидиромы вытеснят книги, что в будущем книги не понадобятся. А если учесть, что сидиромы мультимедиальны, то не понадобятся еще и видеокассеты, и многие прочие носители.
Подобные прогнозы - реальность или научная фантастика? Рассмот-рим конфликт книги и гипертекста в свете дилеммы, которую мы только что описали: в свете борьбы визуальной и буквенной коммуникации.
Даже после изобретения печати, кроме книг существовало много других носителей информации: живопись, лубки, устное обучение. Но книги ос-тавались базой для передачи научных сведений, включая новости совре-менной истории. Книги были оптимальным материалом для обучения.
С усовершенствованием средств массовой коммуникации (СМ К), от ки-но и до телевидения, кое-что переменилось. Еще совсем недавно единст-венным способом учить языки, кроме путешествий, были учебники. А сей-час дети часто учатся по пластинкам, смотрят фильмы на языке, разбира-ют надписи на упаковке продуктов. То же с географией: я в детстве узна-вал об экзотических странах из Жюль Верна, а мои дети в нежном возрас-те уже знали больше меня из ТВ и фильмов.
Можно отлично выучить древнеримскую историю по фильмам, надо только выбирать те, которые не врут. Вина Голливуда не в том, что они подсовывают фильмы вместо Тацита и Гиббона, а в том, что эти фильмы - китчевые и слащавые версии Тацита и Гиббона.
По хорошему научно-популярному фильму, не говоря уж о хорошем си-дироме, генетику можно преподавать лучше, чем по учебнику.
На данном этапе многие СМК участвуют в культурной работе. Культура, ища более живых путей, должна использовать возможности СМК. Необходим образовательный подход, тщательно продуманный в смысле от-ветственностей и задач. Для изучения языков лучше кассета, чем учебник. Шопен на компакт-диске с приличным комментарием действительно по-могает разобраться в музыке, и не наша забота волноваться, будут ли лю-ди приобретать пятитомные музыкальные энциклопедии.
Даже если правда, что в наше время визуальная коммуникация берет верх над письменной, проблему следует ставить иначе. Не надо противо-поставлять визуальную и вербальную коммуникации: надо совершенство-вать и ту и ту. В средние века визуальная коммуникация для народа бы-ла важнее письма - и визуальный Шартрский собор по культурному на-полнению не хуже письменной "Картины мира" Гонория Августодунского. Собор был телевидением своего времени, разница в том, что главный редактор тех телепрограмм любил читать хорошие книги, имел замеча-тельную фантазию и работал для общественного блага (или хотя бы так искренне считал).
Реальная проблема лежит в иной плоскости. Визуальные коммуникации должны сосуществовать с вербальными, в первую очередь с письменными. Этому есть причина. Мне запомнился доклад семиотика Сола Уорта "Образ не скажет "меня нет"". Можно сказать: "Единорогов нет", но нарисовать, что их нет, нельзя: если единорога нарисовали, вот он и есть. Кроме того, как понять, нарисован "а" единорог или "1Ье" единорог, то есть какой-то конкретный единорог или единорог вообще?
Проблема серьезнее, нежели кажется. Логики и семиотики извели мно-го чернил, описывая разницу выражений "дитя", "одно дитя", "то дитя", "дети", "детвора", "детство" как собирательное понятие. Эти дистинкции не так уж поддаются визуальному отображению. Нельсон Гудмен в "Язы-ках искусства" ставит вопрос о Джоконде: что это - женский портрет, женский образ, образец женщины или живописный эквивалент фразы: "Передо мной женщина. Она смотрит на меня"?
Прежде всего, изображение может быть помещено в контекст плаката или альбома, и там соседство письменных сообщений поможет понять смысл образа.
Возьмем риторическую фигуру exemplum ; Аристотель посвятил ей ин-тереснейшие страницы.
Лучший способ убедить - действовать путем индукции, то есть приве-сти много случаев, чтобы создалось убеждение, что они составляют пра-вило. Предположим, я хочу показать, что собаки дружелюбны и любят сво-их хозяев. Я приведу много случаев, в которых собаки вели себя друже-любно и полезно, и тем внедрю мнение, что должно быть универсальное правило, согласно которому всякий зверь, принадлежащий к виду собак, дружелюбен и полезен.
Теперь предположим, что я хочу убедить вас, будто собаки опасны. Я сделаю это посредством exemplum : однажды собака загрызла хозяина. Как вы прекрасно понимаете, единичный случай ничего не докажет, но по-скольку пример устрашающий, я создам у вас впечатление, что псы быва-ют и недружелюбными, а как только я вас в этом убедил, я подспудно вы-веду правило из единичного случая и смогу заключить: "поэтому псам до-верять нельзя". Риторически используя ехетрЬт, я соскользну от описа-ния единичной собаки к описанию собак вообще.
Предположим, ум у вас критический и вы улавливаете, что я извратил вербальное выражение: "одна собака вела себя плохо", вывернув его ина-че: "собаки плохие". Но когда exemplum визуальный, а не вербальный, ваш критический ум оказывается в трудном положении. Если я предъявлю вам изображение пса, кусающего хозяина, как вы различите частное и общее? Можно предположить, что изображен пес как представитель своего пле-мени. У образов есть, так сказать, платонизирующая сила: они преобража-ют частные идеи в общие.
Вот так, через посредство визуальных коммуникаций, легче проводить стратегию убеждения и усыплять критичность. Читая в газете, что такой-то провозгласил: "Икса в президенты", я знаю: пересказывается мнение такого-то. Но если в телевизоре неизвестное лицо агитирует: "Икса в президенты", воля индивида уже воспринимается как сгусток общих воль.
Часто мне думается, что наши общества в скором времени расщепятся (или уже расщепились) на два класса: те, кто смотрит только ТВ, то есть получает готовые образы и готовые суждения о мире, без права крити-ческого отбора получаемой информации, - и те, кто смотрит на экран компьютера, кто способен отбирать и обрабатывать информацию. Тем са-мым восстановится разделение культур, существовавшее во времена Кло-да Фролло, между теми, кто был способен читать рукописи и, значит, кри-тически осмысливать религиозные, научные или философские вопросы, и теми, кто воспитывался исключительно посредством образов в соборе, ото-бранных и обработанных их творцами - олитературенным меньшинством.
Тема для научного фантаста: будущий мир, в котором пролетарское большинство пользуется только зрительной коммуникацией, а планирует-ся эта коммуникация компьютерно-литературной элитой.
Книги делятся на читаемые и справочные. Книги для чтения - роман, трактат по философии, социологическое исследование и т. д. - читаются по принципу детектива. Вы начинаете с первой страницы, где вам описы-вают преступление, и следуете шаг за шагом по детективной тропе вплоть до конца, где подается вывод, что убийца - дворецкий. Кончается книга, и кончается ваше чтение.
Заметьте, что так же читается "Рассуждение о методе" Декарта. Автор хочет, чтобы вы начинали с первой страницы, исследовали вопросы, кото-рые он предлагает, и потом он подаст вам вывод. Безусловно, исследова-тель, которому книга эта знакома, может перечитывать ее, прыгая через страницы, находя параллели между первой главой и местом в середине или в конце... Исследователь, который разрабатывает, скажем, тему Иеру-салима во всем громадном наследии Фомы Аквинского, будет пролисты-вать тысячи страниц, фокусируя свое внимание только на тех пассажах, где упоминается Иерусалим. Но эти способы чтения для неспециалиста покажутся неестественными.
Есть книги для консультации: справочники, энциклопедии. Бывает, что справочник лучше прочитать сначала с первой до последней страницы и, уже изучивши его содержание, потом обращаться к отдельным главам и параграфам. Когда я учился в школе, я полностью и линейно проштуди-ровал учебник математики; теперь, если мне требуется определение лога-рифма, я обращусь к этому учебнику и посмотрю только определенную его страницу. Я держу его в шкафу, но не для того, чтоб читать каждый день, а для того, чтобы обращаться раз в десять лет.
Энциклопедии замышляются только для спорадического и никогда не для линейного чтения. Нормальные люди энциклопедию открывают, чтоб узнать, когда умер Наполеон или какова формула серной кислоты. Уче-ные используют энциклопедию более изощренно. Скажем, мне надо по-смотреть, мог ли Наполеон встречаться с Кантом. Я беру тома на Н и на К, вижу, что годы жизни Наполеона 1769 - 1821, а Канта 1724 - 1804, в 1804 году Наполеон был уже императором. Значит, не исключено, что встречались. Наверное, я полезу в биографию Канта или Наполеона, но в краткой биографии Наполеона, учитывая, сколько людей он перевстречал, Канта могут и не упомянуть, а вот в биографии Канта, если они встреча-лись,о Наполеоне обязательно скажут. Короче говоря, мне придется по-лазить по полкам, понавыписывать себе Данных для последующего сопо-ставления, в общем, проделать утомительный физический труд.
С гипертекстом же я могу плавать по энциклопедии. Могу сопрягать событие, заявленное в начале, с другими, рассеянными в толще текста, могу сравнивать начало и конец, могу получить перечень всех слов, начинаю-щихся на А, могу выявить все случаи, когда имя Наполеона совпадает с именем Канта, могу сравнивать даты жизни разных людей, - короче, работа будет выполнена за несколько секунд или минут.
Гипертекст, конечно, сделает ненужными словари и справочники. Нес-колько лазерных дисков (скоро, я думаю, даже один-единственный) вме-стят всю "Британнику", и с тем преимуществом, что станут возможны пе-рекрестные отсылки и нелинейное сравнение информации. Все вместе эти диски и с компьютером в придачу займут в пять раз меньше места, чем энциклопедия. Энциклопедию невозможно носить с собой, как лазер-диск, и невозможно пополнять по желанию. Полки, заставленные сплошняком, как у меня дома, так и в общественной библиотеке, скоро освободятся, и я не вижу причин скорбеть об исчезновении всех этих томов.
МОЖЕТ ЛИ ГИПЕРТЕКСТУАЛЬНЫЙ ДИСК ВЫТЕСНИТЬ КНИГУ?
Этот вопрос касается, по сути, двух разнородных проблем и может быть переформулирован в виде двух отдельных вопросов.
А) Вопрос практический: может ли электронный носитель заменить книгу для чтения?
Б) Вопрос теоретический и эстетический: может ли гипертекстуальный и мультимедиальный сидиром изменить саму природу произведения для чтения, такого, как роман или собрание стихов?
Отвечаю на первый вопрос (А).
Книги останутся незаменимыми. Останется незаменимой не только ху-дожественная литература, но и книги для всех случаев, в которых предпо-лагается чтение вдумчивое, то есть не только получение информации, но и размышление о ней. Читать дисплей - не то же, что читать книгу. По-думайте, как проходит знакомство с новой компьютерной программой. Обычно сама программа способна дать вам с дисплея необходимые инст-рукции. И тем не менее пользователи, желающие изучить программу, рас-печатывают инструкции и читают их как бы в форме книги или даже покупают готовую книгу-учебник (сейчас не будем ссылаться на то, что программные "Хелпы" обычно пишутся безответственными и нудными идиотами, а учебники программ, наоборот, пишутся очень талантливыми специалистами). Можно вообразить визуальную программу, прекрасно обучающую, как печатать и переплетать книги, но чтоб обучиться писать на компьютере или пользоваться визуальной программой, нужен печатный учебник.
Просидев часов двенадцать за компьютерным столом, когда глаза выле-зают из орбит, мне просто необходимо завалиться в любимое кресло и взять газету или стихи. Скажем так: компьютеры распространяют новые формы грамотности, но не способны удовлетворить все интеллектуальные потребности, которые сами же и стимулируют.
В самых оптимистичных мечтах мне видится компьютерное поколение, которое, привыкши читать слова на экране, станет грамотным и самопро-извольно начнет искать новые, менее нервозные и более захватывающие формы чтения.
На симпозиуме о "Будущем книги" в университете Сан-Марино Режи Дебре говорил, что древнееврейская культура опиралась на Книгу потому, что древрееврейский народ кочевал. Это очень важное наблюдение. Егип-тяне могли высекать свою историю на обелисках, а Моисей не мог. Кто хочет идти через Красное море, может взять с собой свою премудрость только в форме свитка. Кстати, другая кочевая цивилизация, арабская, то-же опиралась на Книгу и тоже предпочитала письмена рисункам.
Но у книг есть еще одно преимущество перед компьютером. Даже на-печатанная на современной окисляющейся бумаге, век которой - лет 70, все же книга крепче магнитной записи, живет дольше. Она не зависит от электрополей и замыканий. На наш день книга все еще самый дешевый, удобный, сподручный способ передачи информации при низких расходах.
Компьютерная информация забегает вперед нас, книги путешествуют вместе с нами и с удобной для нас скоростью, и, если нас выбросит на не-обитаемый остров, где нет электрической розетки, даже будь у нас компь-ютер на солнечных батарейках, довольно неудобно будет читать экран, ле-жа в матросском гамаке. На случай кораблекрушения или The day after только на книгу и можно рассчитывать.
Для рабочих целей книга может быть перенесена на сидиром. Ученому может быть необходимо, например, знать, сколько раз встречается слово "добро" в "Потерянном рае".
Как бы то ни было, существует ли в наше время поэтика, согласно ко-торой даже художественную книгу или поэму можно преобразовать в ги-пертекст?
Тут мы переходим от практической проблемы (А) - к теоретической (Б), от первой темы ко второй.
Эта вторая тема затрагивает самый процесс чтения.
Дело в том, что в гипертекстуальном переложении даже детектив может иметь открытую структуру: читатели будут выбирать последовательность событий и создавать персональный сюжет, и даже решать, может ли убий-цей быть не дворецкий, а следователь. Подобная идея не нова. До изобре-тения компьютера поэты и писатели мечтали о полностью открытом тек-сте, который бы читатели переписывали на бесконечное количество ладов. Такова была идея " Le livre " у Малларме; Джойс задумывал "Поминки по Финнегану" как книгу для идеального читателя, мучимого идеальной "не-сонницей" ( an ideal insomnia ). Макс Сапорта в 60-е годы опубликовал ро-ман, страницы которого можно перемешивать для получения различных сюжетов. Нанни Балестрини когда-то заложил в один из первобытных компьютеров серию строк, и компьютер создал много разных стихотворе-ний. Ремон Кено изобрел комбинаторный алгоритм, благодаря которому стало возможно получить из конечного количества строк - миллиарды стихов. Многие современные музыканты проводят аналогичные опыты с музыкой.
В нашем втором (теоретическом - Б) вопросе, в свою очередь, выделим две проблемные стороны.
Проблема (1) - текст, рассчитанный на физические передвижки.
Хотя такой текст дает читателю впечатление полной свободы, это толь-ко впечатление, иллюзия свободы. Единственная машина, которая дейст-вительно и реально позволяет порождать бесконечное число текстов, изо-бретена тысячелетия назад, и эта машина - алфавит. Конечным числом букв порождаются миллиарды текстов, и так идет от Гомера до наших дней.
Текст-полуфабрикат, который в качестве материала дает нам не буквы, не слова, а заранее заготовленные последовательности слов, или дает нам целые страницы - не дает полной свободы. Мы можем только передви-гать конечное количество заготовленных ломтей текста.
2) Но как читатель я располагаю подобной свободой уже и в случае с традиционным детективом. Никто ведь мне не запрещает придумывать собственные концовки. Если в романе и он и она в конце умирают, я, чи-татель, могу или оплакивать их кончину, или предложить концовку, в которой они поженились и жили долго и счастливо. Таким образом, я, чи-татель, еще свободнее. Мне лучше иметь завершенный текст, который я могу переиначивать хоть до скончания веков, чем текст-конструктор, с ко-торым возможны только некоторые манипуляции.
Таким образом, мы подходим к проблеме (2) текста физически конеч-ного и ограниченного, который может интерпретироваться многими спо-собами или, скажем, очень многими способами (таков расчет каждого по-эта и писателя)... Многими способами, но не любыми способами!
Тут необходимо оговорить, что имеются три различных вида гипертек-ста. В самом начале этого разговора определим, когда мы говорим о тек-стах, а когда о системах. Система (в данном случае языковая система) - это сумма возможностей, содержащихся в данном естественном языке. Ка-ждая языковая единица может интерпретироваться посредством другой языковой или другой семиотической единицы. Слово может интерпрети-роваться через определение, случай через exemplum , природный вид через изображение.
Системы, по-видимому, конечны, но они безграничны. Спиралеобразное движение может совершаться ad infinitum . В этом смысле, несомненно, все вообразимые книги вытягиваются из хорошего словаря и из хорошей грам-матики. Правильно используя словарь Вебстера, вы можете написать как "Потерянный Рай", так и "Улисса". Безусловно, гипертекст, представля-ющий собой систему (первый вид), способен сделать любого читателя ав-тором. Одну и ту же гипертекстуальную систему вы даете Шекспиру и школьнику, и у них одинаковые шансы написать "Ромео и Джульетту".
Однако тексты - это не языковые системы и не энциклопедические системы. Текст сужает безграничные или неопределенные возможности систем и создает закрытый универсум. Книга "Поминки по Финнегану", конечно, открыта многим интерпретациям, но никоим образом из нее не вытянешь теорему Ферма или полную библиографию Вуди Аллена. Это кажется трюизмом, но коренной ошибкой безответственных деконструкционистов было верить, что с текстом можно делать все что угодно. Это вопиющая нелепость. Текстуальный гипертекст (второй вид) конечен и ог-раничен, хотя он и открыт многочисленным и оригинальным интерпрета-циям.
Гипертекст очень хорош для работы с системами, но не может работать с текстами. Системы конечны, но безграничны. Тексты конечны и ограни-чены, даже если интерпретаций может быть очень много.
Существует еще и третий вид гипертекстов.
Мы можем представить себе гипертексты бесконечные и безграничные. Каждый пользователь может добавлять что хочет, получится джем-сейшн. Классическое понятие авторства исчезает, а нам открывается новое поле для свободного творчества. Я, как автор "Открытого произведения", не могу не приветствовать подобную перспективу.
Но есть разность между деятельностью по порождению текстов - и су-ществованием уже порожденных текстов. Это значимо для нашей совре-менной культуры: мы по-разному подходим к дисковой записи Бетхове-на - и к очередной джем-сейшн в Новом Орлеане.
Мы движемся к обществу с более значительным уровнем свободы. В нем свободное творчество будет сосуществовать с интерпретацией текстов. Я приветствую это. Но совершенно незачем вытеснять старое новым.
У нас есть и то и другое, слава Богу. Смотреть телевизор и ходить в кино - разные занятия. Гипертекстуальное устройство, которое позволяет изобре-тать новые тексты, ничего не имеет общего с нашей способностью интер-претировать уже существующие тексты.
Есть еще одна непроясненность, касающаяся двух разных модифика-ций одной, в сущности, темы:
а) вытеснит ли компьютер книгу?
б) вытеснит ли компьютер письменные и печатные материалы? (Пото-му что, даже если книгу он вытеснит, отнюдь не сказано, что он вытеснит еще и распечатки.)
Компьютер привел к появлению новых видов размножения и распро-странения печатных бумаг. Чтобы перечитать текст и хорошо отредакти-ровать его, если только речь не идет о коротеньком письме, надо этот текст распечатать, потом перечитать, потом исправить в компьютере и распечатать опять. Мне кажется, невозможно создать текст в сотни страниц и выправить его, не распечатав его хотя бы однажды. Так что надеяться, что компьютеры сохранят леса от вырубки, не стоит. Компьютеры ведут к наращиванию печатной бумаги. Создается культура, в которой нет книг, но зато есть стопы, горы и тонны непереплетенных страниц. Довольно неудобная ситуация, нужны стеллажи и шкафы специальной формы.
Люди хотят сообщаться друг с другом. В древних цивилизациях комму-никация осуществлялась через беседу; в более развившихся обществах - через печать. Книжные магазины сегодня превратились в ярмарку печат-ного тщеславия, даже если изданы эти книги при университетах.
А с новой компьютерной технологией наступила эпоха нового самиздата. Люди начали сообщаться без посредничества издательств. Многим и не надо было публиковаться, надо было только общаться.. Теперь они де-лают это через имейл или Интернет, что очень полезно, так как уменьшает количество книг. Книг слишком много. Мы ими завалены. Если компьютерные сети помогут уменьшить количество публикуемых книг, это будет культурным благом планетарного масштаба.
Появление новых технологических устройств совсем не обязательно оз-начает вытеснение старых. В истории культуры бывает редко, чтобы что-то насмерть убило нечто предыдущее. Но вот коренным образом переменить предыдущее - это да.
Я цитировал Маклюэна, который пустил в мир фразу, что "визуальная галактика" вытесняет "галактику Гутенберга". Вот прошло несколько де-сятилетий, мы убедились, что это не так. Маклюэн ввел в моду фразу, буд-то мы живем в новой электронной Глобальной деревне. Мы действительно живем в новом электронном обществе, и оно довольнотаки глобальное, но это отнюдь не деревня, если понимать под деревней человеческое поселение, члены которого напрямую взаимодействуют друг с другом.
Реальные проблемы электронного общества двояки:
1) Одиночество. Новые граждане нового общества свободно изобретают новые тексты, опровергают традиционное представление об авторстве, стирают традиционную границу между автором и читателем, но есть риск, что они, невзирая на контакт со всем миром через галактическую сеть, будут ужасно скучать без нормального общения.
2) Переизбыток информации и невозможность выбирать и отбирать. Я обычно привожу в пример воскресную "Нью-Йорк тайме", газету, где печатается все, поддающееся печатанию: в ней 500 страниц, и в ней рассказывается как о событиях прошлой недели, так и о прогнозах на будущую. Но всей будущей недели не хватит, чтобы эти прогнозы прочитать. Какая же разница, по сути, между газетой, которую невозможно прочитать, и га-зетой, в которой нечего читать, то есть между "Нью-Йорк тайме" и брежневской "Правдой"?
3) Несмотря на это, потребитель "Нью-Йорк тайме" всегда может вы-тащить культурную тетрадку, тетрадку телепрограмм, политическое приложение и т. д. У потребителя Интернета нет такой сноровки. Мы совершенно не в состоянии, по крайней мере с первого взгляда, отличить достоверный источник от дикого. Мы должны усваивать иные формы критической компетенции, учиться до сих пор неведомому искусству отбора информации, в общем, приобретать новую квалификацию и новое образование.
В этой перспективе книгам опять-таки отводится определяющая роль. Так же как необходим учебник, чтобы плавать в Интернете, понадобятся и новые печатные руководства, чтоб авторитетно разбираться в Мировой Паутине.
Я хочу окончить лекцию панегириком тому конечному и ограниченно-му миру, который открывают нам книги. Вы читаете "Войну и мир" и отчаянно надеетесь, что Наташа не примет ухаживаний этого жалкого него-дяя Анатоля. Вы отчаянно надеетесь, что этот восхитительный князь Андрей не умрет и что они с Наташей проживут долго и счастливо. Будь "Война и мир" на гипертекстуальном интерактивном диске, вы могли бы переписать сюжет и создать бесконечное число "Войн и миров", Пьеру Безухову удалось бы убить Наполеона или же, если ваши историкополитические симпатии иные, Наполеону удалось бы сразить Кутузова.
Но против книги делать нечего. Вам остается принять закон Рока и почувствовать неотвратимость Судьбы. Гипертекстуальный и интерактивный роман дает нам свободу и творчество, и будем надеяться, что эти уро-ки творчества будут иметь место в школах будущего. Но "Война и мир" подводит нас не к бесконечным возможностям Свободы, а к суровому закону Неминуемости. Чтобы быть свободными, мы должны пройти этот урок жизни и смерти, и только книги способны передать нам это знание.