1538
В конце 1538 года в герцогстве Феррара родился Джован-баттиста Гварини, итальянский поэт и политический деятель
Когда сильнейший всех, сто брал латинску
лиру, Узрел, в свой древний век, как, все права поправ.
Мор жрет Италию, и в зареве расправ Как издыхает Рим, повелевавший миру,— Покинемте, он рек, друзья, отчизну сиру, Отыщем край иной, где век иной и нрав, Где спеет круглый год среди счастливых трав Благословенный плод к приятельскому пиру. Так н Гварини днесь, узревши вновь окрест Свирепствующий мор среди родимых мест, И снова спор, и рознь, и снова море крови,— Увлек нас за собой в волшебные края, Где воздух тих и свеж, и вольная струя Поет о мире нам, согласья и любови:
Ролан Бриссе, 1593.
Перевод с фр. мой.— Е. К.
Джованбаттиста Гварини. Гравюра 1768 г.
ми: во-первых, преобладанием ди­алогической, почти драматической формы, а во-вторых, изобильными намеками на современную автору действительность. Переводчик на­звал Гварини последователем Верги­лия именно потому, что "Пастырь Верный" — одна из первых в мире пасторалей-драм с густым современ­ным "подтекстом".
Взятый из Павсания небольшой рассказ здесь развернут в цепь очень .сценичных приключений с пе­реодеваниями и машинными эффек­тами. Сочетание в драме трагиче­ских и комических элементов было для XVI в. революционно. Да это и впрямь была революция, потому что в вышедшем сразу вслед за пьесой "Компендиуме о трагикомической поэзии" автор заявил, что намере­вался создать новый жанр. Он дал этому жанру и новое имя: трагико­медия. Критики моментально опол­чились и на жанровый гибрид, и на термин, найдя его длинным и небла­гозвучным.
Между тем жанровое определе­ние этой пьесы стоило бы и еще
Этим сонетом открывается первое французское издание пьесы "Па­стырь Верный" Гварини (Тур, 1593). Ролан Бриссе, переводчик книги, сумел очертить круг значений, кото­рыми европейская публика конца XVI в. наделяла пасторальную по­эзию вообще и пастораль Гварини в особенности. Этими важными для публики значениями "Пастырь Вер­ный" был насыщен до того, что смог стать, по словам графини де Лафайет, "самой читаемой светской книгой в Европе XVII века".
В европейском искусстве звуча­ли во все времена мотивы эскапиз­ма— побега от конфликтной дей­ствительности в "золотой век", в Аркадию греческого мифа. Но кро­ме утопической благостности, же­ланной в пору смут, было в пастора­ли Гварини еще что-то необыкно­венное— залог ее необыкновенного успеха. Это "что-то" переводчик по­пытался обозначить, сравнив Гвари­ни с Вергилием. От обычной буко­лической поэзии, скажем от "Идил­лий" Феокрита, "Буколики" Верги­лия отличались двумя особенностя-
Памятные книжные даты. 1988
Зарубежная литература
удлинить, назвав её трагикомедией-феерией. В нее вошла блестящая традиция придворных маскарадов, каруселей, фейерверков, живых картин — всех пышных увеселений знати XVI в. Антураж этих празд­неств всегда был мифологичен, а тайный смысл всегда касался глав­ных лиц придворной хроники и светских сплетен. Таков и "Пастырь Верный": за его перипетиями мы читаем изящный рассказ о женитьбе герцога Карла Иммануила Савой-ского на Екатерине Австрийской (первая постановка пьесы готови­лась именно к их брачным торже­ствам). Умение передать светскую сплетню казалось тогда одним из наиболее ценных качеств пьесы:
Петрарка? Tacco ? Данте? Гварини? Ариосто? Аретино? Всех лучше Верный Пастырь! Английские лихие стихотворцы. Конечно, те, кто сведущ
в итальянском.
Все. что возможно, у него крадут: Крадут не менее, чем у Монтеня. Ведь сколько в нем намеков. И как изысканно показан светский тон! Да это подлинно придворный лексикон!
Бен Джонсон. "Вольпоне".
Перевод мой.— Е. К.
Злободневность и зрелищ-ность — вот что считали современник ки Гварини главными достоинствами пьесы. За это они провозглашали Гварини величайшим из великих, ставя его над его же учителями: Якопо Саннадзаро, автором буколи­ческого романа "Аркадия", и Тор-квато Tacco , первооткрывателем па­сторальной драмы ("Аминта"). А ведь у этих поэтов Гварини позаим­ствовал не только идею, но и целые куски текста. На рубеже XVI — XVII вв. было принято строить ли­тературные здания из "чужих" кир­пичей. Но примечательно, что уже к концу XVI в. происхождение этих "кирпичей" совершенно забылось, и прекраснейшие, но чужие словосо­четания и рифмы стали приписы­ваться Гварини. Уже после его смерти замечаются робкие попыт­ки вступиться за истинных авто­ров. В полемической аллегории Дж. Дж. Риччьо "Бракосочетания муз" (1625) Аминта и Аркадия упре­кают Верного Пастыря в плагиате,
и фигура, олицетворяющая пасто раль Tacco , жалобно говорит:
Ну как не стыдно! Лучшее во мне Стянул открыто, даже не стыдясь! —
на что Пастырь, посмеиваясь, отве­чает: "Да кто бы о вас слыхал, не прославь я лучшее в вас?"
Чтоб победить в этом аллегори­ческом состязании, вымышленный Гварини воспользовался кодексом своей эпохи: чей ответ остроумнее, тот и прав. Реальный Гварини, в реальном литературном состязании, победил по той же причине: он сумел исключительно удачно ис­пользовать вкус своего века. Век тяготел к избыточности, мозаично-сти, к многовариантности, к охвату всевозможных существующих край­ностей.
"Сочиняя трагикомедию, я беру от трагедии важность лиц, но не действия, правдоподобие интриги, но с намеком на ее вымышленность, страсти сильные, но я разумно их умеряю, беру печаль, но без мрач­ной тоски, опасности, но без смер­тельной угрозы... А из комедии беру смех без идиотизма, вольность без пошлости, славно закрученный сюжет, счастливую развязку и — главное — веселый и приятный тон" (Отповедь взбешенного Академика Феррарского в защиту "Пастыря...", 1593).
Вот программа, принесшая авто­ру столь пышные лавры. Снять сливки с современной и классиче­ской поэзии и драмы; прибавить кучу механических эффектов, слож­ных балетов, мифологических интермедий и описать все это в ремарках; ввести в спектакль музы­ку. (Не последний ли это шаг к настоящей опере? "Дафна" Пери Ринуччини создана в 1597 г., а "Ор­фей" Монтеверди — поставлен в 1600.) Итак, перемешать все это, свое и заимствованное, и создать многоцветный и многозвучный спек­такль, превосходящий все дотоле известное,— вот какой цели подчи­нил Гварини ровно 50 лет жизни.
Но не добился цели. Замысел, как бывает с гигантскими замысла­ми, перерос в манию, и в погоне за "неведомым шедевром" поэт гро­моздил вариант на вариант. Из-за
этого мы не имеем канонического текста "Пастыря Верного".
"Прийти на постановку "Пасты­ря" для меня все равно что прийти на собственную свадьбу",— писал он сыну в 1594 г. Неудивительно, что при таком отношении он вечно тер­зался, подозревая постановщиков пьесы в бездарности и забывчиво­сти. Он заготовил длинный список того, "Что должен не забыть приго­товить постановщик": "Крупная, красивая, добродушная собака.— Петарды.—Двое умеющих свистать соловьем и, буде понадобится, под­ражать прочим птицам.— Платок, им завязывать глаза Амариллиде, чтоб казалось, будто не видит ниче­го, а она бы все видела.— Прикрепить к стволу сухой сук, чтоб сатиру было нетрудно его от­ломать.— Поддельный большой ка­мень...— Придумать, как укрепить в боку Доринды стрелу, чтобы как будто пронзала тело.— Водометы.— Горючая жидкость". И далее в по­добном роде.
Список составлялся на случай смерти автора: покуда он жив, пола­гал Гварини, он сумеет сам просле­дить за воплощением пьесы, и пото­му в течение 32 лет (с 1580 г.— завершения первого из "первых ва­риантов", до 1612 — года смерти) он губил все замышлявшиеся постанов­ки. Из-за него рухнул замысел спек­такля в 1584 г., в Падуе, на свадьбе Винченцо Гонзага с Элеонорой Ме­дичи: Гварини тогда потребовал от рабочих сцены таких трюков, какие просто не могли быть выполнены при технике того времени. В Турине в 1585 г. сорвалась еще одна поста­новка, на сей раз — к свадьбе герцо­га Савойского. Пьеса была "приго­товлена" специально к этому слу­чаю, т. е. переписана еще раз, одна­ко автор до того был возмущен плохими танцами в интермедиях, что за несколько дней до торжеств отменил показ пьесы.
Были и состоявшиеся, и даже удачные спектакли — когда автор из-за дипломатических дел не при­нимал в них участия. Благодаря этим-то постановкам еще до печат­ного издания (издателю пришлось буквально вырывать из рук Гварини один из последних "первых вариан­тов" текста) шумная слава "Пасты-
ря Верного" прокатилась по Италии, пересекла ее границы и зазвучала в Европе. Эта слава гремела три сто­летия. В 1635 г. только что создан­ная Французская академия провоз­глашает "Пастыря" выше "Сида" Корнеля. Вольтер ставил Гварини выше Шекспира ("Опыт о нравах") и Расина ("Письмо к герцогине дю Мэн"). А в самом конце XVIII в. Август Шлегель называл "Пастыря" одним из "величайших произведений европейской литературы", "первой в мире подлинно романтической пьесой".
"Новой общеевропейской Биб­лией" назвал эту пастораль фран­цузский писатель XVII в. Жан Ме­ре. "Вместо молитвенника в храм Пастыря Скверного тащат..." — негодовал итальянский сатирик того же века Сальватор Роза. Почему так неотвязно сравнение с молитвен­ником? Библией какого рода стала пастораль Гварини для европейских читателец?
Ответ очевиден, хотя и парадок­сален: почти мгновенно и на 200 лет "Пастырь Верный" приобрел репу­тацию "Библии любви", "Учебника ласк". "Учебной книгой для дам" назвал "Пастыря" венецианский по­сол на церемонии представления во Французской академии. В 1605 г. при папском дворе кардинал Беллар-мино набросился на автора, уверяя, будто его книга стала причиной нес­лыханного роста в Риме числа пуб­личных домов и что "Гварини при-чинил-де католической вере больше вреда, нежели Лютер и вся проте­стантская реформа, вместе взятые" ("Биография", написанная праправ­нуком поэта — Алессандро Гварини). В аллегорической пьесе Траяно Боккалини "Парнасские ведомости" (1612) Пастырь Верный представлен в виде огромного приторно-сладкого торта со множеством кремовых роз и цукатов, которым публика обжи­рается, "распаляя свою безобраз­ную похоть". Писатель-иезуит Дани-елло Бартоли в трактате "Человек пишущий" (1654) уверяет, будто "знавал двух сестер, девиц отменно­го поведения, кои, прочитавши Па­стыря Верного, до того распали­лись, что скромный свой дом прев­ратили в тот же день в притон, а сами сделались блудницами".
Памятные книжные даты. 1988
Джакомо Казанова вспоминал, как он, пытаясь соблазнить непри­ступную Клементину (графиню Ан­джелу Гандиди), рекомендовал ей прочесть пастораль Гварини. Прочи­тав знаменитое описание поцелуя при игре в жмурки, графиня безот­четно напечатлела Казанове "точно такой же...".
Трудно пройти мимо этой парал­лели к Дантовой истории Паоло и Франчески: "И книга стала нашим Галеотом... Никто из нас не дочитал листа". Однако удивляет, что, хотя в итальянской литературе есть дру­гая книга, знаменитая непристойны­ми эпизодами и даже названная "Га­леотом", т. е. "Сводником" (таково второе название "Декамерона"), тем не менее, насколько известно, ее не использовали столь прямолинейно в деле обольщения.
Самое же удивительное, что в пьесе Гварини вообще нет ни эроти­ческих сцен, ни тем более непри­стойных подтекстов, которых такое множество в "Декамероне" или в "Приятных ночах" Страпаролы. Чем же "Пастырь" заслужил опи­санную репутацию?
Ответ будет столь же парадокса­лен, как и создавшееся положение: видимо, как раз тем, что стилю этой пасторали абсолютно чужда дву­смысленность. Реакция же на всю эту райскую простоту была, как мы видели, совершенно противополож­ной. Культура XVII — XVIII вв. с ее вечным поиском двое-смыслия и двусмысленности, с привычкой вы­читывать "между строк" трактовала этот и подобные тексты в меру "своей испорченности".
Потому-то и велись разговоры о "глубинной чувственности" просто­душных бесед пастухов Гварини, которые "и пикантнее, и возбуди-тельнее", чем по-старинному пря­мые скабрезности Боккаччо (диалог Ж. Ф. Саразена "Должен ли моло­дой человек влюбляться", 1649).
Именно пристойностью и свет­скостью импонировала книга Гвари­ни ироничным "либертинам", пото-
му и смогла войти в самое русло культуры рококо. Впоследствии су­губо эротические мотивы очень ча­сто станут развиваться на пасто­ральном фоне ("Сцена у ворот" в первой части "Фауста", "Румяной зарею..." у Пушкина).
В течение всех трех веков своей бурной славы "Пастырь Верный" выступал как учебное пособие, при­чем не только в науке любви, но и в самом прямом смысле: из 47 фран­цузских изданий XVII в. 15 вышли с параллельным . итальянским тек­стом— специально для изучающих язык. Мадам де Севинье и мадам де Лафайет изучали итальянский по "Пастырю...". То же мадам де Се­винье рекомендовала делать и внуч­ке Полине, "невзирая на запрет ду­ховника". Знать Англии и Германии в XVII — XVIII вв. также обучалась итальянскому по параллельным из­даниям пьесы Гварини...
В разных странах возникали об­щества поклонников "Пастыря", распространявших страсть вообще на все итальянское. В отеле Рам-буйе было принято переговаривать­ся и переписываться репликами из пьесы Гварини. В некоторых домах (к примеру, французского поэта XVII в. О. де Ракана) воссоздава­лись "лужайка Миртилла", "грот Доринды" и проч.
Историкам культуры известно, что мифологизированный образ Гре­ции— идеал преромантической и ро­мантической эпох — частично скла­дывался из итальянского материала. Представляя идеальную Италию в виде греческой области — Аркадии, Гварини предварил романтический миф, а возможно, частично его и подготовил.
Так создавался образ страны, столь непохожей на реальную Ита­лию грязных трактиров, наемных убийц и чичероне,— страны, где все­цело царствует любовь, или, как пела гетевская Миньона, wo die Zit - ronen bliihn ,— этот символ, столь дорогой сердцу людей искусства. Е. Костюкович